Лютая зима [Отмороженный] - Дэн Симмонс

– Выходит, дитятко нашего местного бандита на самом деле графиня Анжелина Фарино Феррара? – спросил Курц.

Пруно покачал головой:

– Похоже, что, каким бы ни было ее семейное положение, прав на этот титул она все же не получила.

– Очень жаль, – усмехнулся Курц. – А вообще-то забавно.

Вернувшись в Соединенные Штаты несколько месяцев тому назад, Анжелина была теперь на побегушках у собственного братца, Малыша Героина, пребывавшего в Аттике. Она подкупала политических деятелей, чтобы обеспечить ему летом условно-досрочное освобождение, занималась продажей ненужного фамильного дома в Орчард-парке и покупала новое жилье около реки и – это едва ли не больше всего потрясло Курца – начала переговоры с Эмилио Гонзагой.

Гонзага были еще одним второстепенным семейством, утратившим былую славу, которой пользовалось на западе штата Нью-Йорк, пока им руководил один очень толковый парень. А отношения между Гонзага и Фарино всегда были такими, что рядом с ними шекспировские Монтекки и Капулетти показались бы обожающими друг друга кузенами.

Пруно уже знал о том, что Три Марионетки получили заказ на Курца.

– Я, конечно, предупредил бы вас, Джозеф, но сам проведал об этом только вчера вечером, а она, похоже, встретилась с этой невезучей троицей лишь днем раньше.

– Как вы думаете, она действовала по указанию Малыша Героина? – спросил Курц.

– Я слышал подобное предположение, – ответил Пруно. – А еще говорят, что она не хотела платить по этому контракту… или, по крайней мере, возражала против того, чтобы обращаться к таким неподходящим людям.

– Мне повезло, что она все-таки к ним обратилась, – сказал Курц. – Малыш всегда был скупердяем. – Курц сидел в продуваемой насквозь лачуге, где было ничуть не теплее, чем снаружи, и не меньше минуты молча рассматривал пролетавшие перед его носом снежинки. – Есть какие-нибудь догадки насчет того, кого они пошлют в следующий раз? – спросил он, заставив себя прервать паузу.

Пруно покачал головой, которая на его грязной цыплячьей шее казалась непропорционально большой. Руки старика тряслись, по-видимому, не от холода, а оттого, что он не сделал себе вовремя укол героина. Наверно, в тысячный раз Курц спросил себя: откуда Пруно берет деньги, чтобы продолжать свой образ жизни?

– Подозреваю, что в следующий раз они решат потратить побольше, – хмуро произнес Пруно. – Анжелина Фарино занимается восстановлением низовой базы Семьи Фарино, прибирая к рукам одиночек из Нью-Джерси и Бруклина, но, очевидно, они не захотят, чтобы возрождение Семьи зависело от одного-единственного убийства.

Курц промолчал. Он думал о наемном убийце из Европы, о котором не было известно ничего, кроме клички Датчанин.

– И все же рано или поздно они припомнят старую аксиому, – сказал Пруно.

– Какую? – Курц ожидал услышать длинную тираду на латыни или древнегреческом. Ему не раз доводилось расставаться со стариком и его другом Черным Папой, когда они осыпали один другого аргументами на классических языках.

– Если хочешь, чтобы что-то сделали так, как надо, берись за работу сам, – ответил Пруно. Он то и дело поглядывал на дверь лачуги и, очевидно, никак не мог дождаться, когда Курц уйдет.

– Один вопрос, последний, – сказал Курц. – Меня очень уж часто пасут двое копов из отдела убийств – Брубэйкер и Майерс. Вам что-нибудь известно о них?

– У детектива Фреда Брубэйкера, если пользоваться жаргоном моего времени, очень давно «стоит» на вас, Джозеф. Он непоколебимо уверен в том, что именно вы несете ответственность за судьбу его друга и напарника, мастера шмонов, никем не оплаканного после кончины сержанта Джимми Хэтуэя из того же отдела убийств.

– Это мне известно, – ответил Курц. – Меня интересовало, не слышали ли вы чего-нибудь о связи Брубэйкера с одним из этих семейств?

– Нет, Джозеф, не слышал, но это должно быть только вопросом времени. Такие отношения были главным источником дохода для детектива Хэтуэя, а Брубэйкер всегда был почти точной копией Хэтуэя, разве что с совсем уж никудышными мозгами. Очень жаль, что у меня нет для вас каких-нибудь более оптимистических новостей.

Курц ничего не сказал. Он осторожно, почти нежно, пожал трясущуюся руку старика и вышел из лачуги.

Сидя в баре «Блюз Франклин» и дожидаясь появления таинственного мистера Фрирса, Курц спрашивал себя, могло ли быть совпадением, что этим вечером двое копов снова сели ему на хвост.

Квартет Ко Пайерса как раз заканчивал пятнадцатиминутную композицию, сделанную на основе «Всех блюзов» Майлса Дейвиса, перенасыщенную в стиле Оскара Питерсона риффами,[9] позволяющими Пайерсу вовсю резвиться на фортепьяно, когда Курц увидел, что через зал в его сторону направляется хорошо одетый чернокожий мужчина средних лет. Курц так и сидел в своем полупальто. Он тут же сунул руку в правый карман и снял свой 40-дюймовый полуавтоматический «СВ» с предохранителя.

Благообразного вида мужчина подошел и остановился с противоположной стороны стола.

– Мистер Курц?

Курц кивнул. Если бы незнакомец сделал движение, чтобы достать оружие, Курцу пришлось бы стрелять прямо из кармана, а он не был настолько сумасшедшим, чтобы приводить в негодность свою единственную куртку.

– Я Джон Веллингтон Фрирс, – представился мужчина. – Я полагаю, что наш общий знакомый, доктор Фредерик, сказал вам, что я намеревался встретиться с вами сегодня вечером.

Доктор Фредерик? – промелькнуло в голове Курца. Он когда-то слышал, что Черный Папа назвал Пруно Фредериком, но думал, что это имя, а не фамилия старого пьянчуги.

– Садитесь, – предложил Курц. Он держал «СВ» в руке под столом, нацеленным на гостя, который, отодвинув стоявший вплотную к столу стул, сел спиной к умолкнувшему квартету. – Зачем вы меня искали, мистер Фрирс?

Фрирс вздохнул и жестом очень усталого человека потер глаза. Курц заметил, что он действительно носит жилет, как и говорил Пруно, но этот жилет был частью серого костюма-тройки, стоившего на первый взгляд несколько тысяч долларов. Фрирс был приземистым плотным мужчиной, с короткими курчавыми полуседыми волосами и тщательно подстриженной бородкой такого же цвета. Судя по рукам, ему регулярно делали маникюр, а очки в роговой оправе были самыми неподдельными Армани. На левой руке он носил тонкие неброские, но явно тоже дорогие часы классического образца. Никаких драгоценностей. Мудрый взгляд, наподобие того, которые Курц видел на фотографиях Фредерика Дугласа и У.Э.Б. Дюбуа,[10] а из живых людей – только у Черного Папы, друга Пруно.

– Я хочу, чтобы вы нашли человека, который убил мою маленькую девочку, – сказал Джон Веллингтон Фрирс.

– Почему вы обращаетесь ко мне? – спросил Курц.

– Вы детектив.

– Нет. Я осужденный, условно освобожденный уголовник. У меня нет лицензии частного сыщика, и мне никогда не удастся снова ее получить.

– Но вы опытный и умелый детектив, мистер Курц.

– Больше нет.

– Доктор Фредерик говорит…

– Пруно без подсказки не сможет сказать, какое сегодня число, – перебил его Курц.

– Он уверяет меня, что вы и ваш партнер госпожа Филдинг были самыми лучши…

– Это было более двенадцати лет назад, – прервал его на полуслове Курц. – Я не смогу ничем вам помочь.

Фрирс снова потер глаза и полез во внутренний карман пиджака. Курц все так же держал в правой руке пистолет. Его палец лежал на спусковом крючке.

Но Фрирс достал всего лишь маленькую цветную фотографию и пододвинул ее через стол к Курцу: чернокожая девочка лет тринадцати-четырнадцати, в черной водолазке с серебряной цепочкой. Девочка казалась красивой и очень привлекательной, ее глаза, искрящиеся весельем, были очень похожи на глаза Джона Веллингтона Фрирса, но в отличие от них были полны жизни.

– Моя дочь Кристал, – сказал Фрирс. – Через месяц будет двадцать лет, как ее убили. Могу я рассказать вам эту историю?

Курц промолчал.

– Она была нашим счастьем, – сказал Фрирс, – Марсии и моим. Кристал была очень одаренной и талантливой. Она играла на альте… Я сам концертирующий скрипач-солист, мистер Курц, и знаю, что Кристал была достаточно талантлива для того, чтобы сделаться профессиональным музыкантом, но даже не это увлекало ее больше всего. Она была поэтом – не юным дарованием, мистер Курц, а истинным поэтом. С этим был согласен и доктор Фредерик, а доктор Фредерик, как вы знаете, был не только философом, но и даровитым литературным критиком…

Курц сидел молча.

– Двадцать лет назад без одного месяца Кристал была убита человеком, которого все мы знали и которому полностью доверяли. Таким же, как я, преподавателем. Я тогда преподавал в Чикагском университете, и мы жили в Эванстоне. Этот человек был профессором психологии. Его звали Джеймс Б. Хансен, у него была семья – жена и дочь, ровесница Кристал. Обе девочки вместе ездили верхом. Мы купили Кристал мерина… его звали Дасти, держали его в конюшне за городом, а Кристал и Дениз – так звали дочь Хансена – каждую субботу, если позволяла погода, ездили туда. Мы с Хансеном по очереди отвозили туда Кристал и Дениз и дожидались, пока они катались. В один уик-энд ездил я, а в другой Хансен.